неверно что российская федерация участвует в таком международном акте как

Неверно что российская федерация участвует в таком международном акте как

Об актуальных изменениях в КС узнаете, став участником программы, разработанной совместно с АО «Сбербанк-АСТ». Слушателям, успешно освоившим программу выдаются удостоверения установленного образца.

Программа разработана совместно с АО «Сбербанк-АСТ». Слушателям, успешно освоившим программу, выдаются удостоверения установленного образца.

Обзор документа

Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 10 октября 2003 г. N 5 «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации» (с изменениями и дополнениями)

Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 10 октября 2003 г. N 5
«О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации»

С изменениями и дополнениями от:

ГАРАНТ:

См. также постановление Пленума Верховного Суда РФ от 27 июня 2013 г. N 21 «О применении судами общей юрисдикции Конвенции о защите прав человека и основных свобод от 4 ноября 1950 года и Протоколов к ней»

Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации согласно части 4 статьи 15 Конституции Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы.

Международные договоры являются одним из важнейших средств развития международного сотрудничества, способствуют расширению международных связей с участием государственных и негосударственных организаций, в том числе с участием субъектов национального права, включая физических лиц. Международным договорам принадлежит первостепенная роль в сфере защиты прав человека и основных свобод. В связи с этим необходимо дальнейшее совершенствование судебной деятельности, связанной с реализацией положений международного права на внутригосударственном уровне.

В целях обеспечения правильного и единообразного применения судами международного права при осуществлении правосудия Пленум Верховного Суда Российской Федерации постановляет дать следующие разъяснения:

1. В Российской Федерации признаются и гарантируются права и свободы человека и гражданина согласно общепризнанным принципам и нормам международного права и в соответствии с Конституцией Российской Федерации ( часть 1 статьи 17 Конституции Российской Федерации).

Согласно части 1 статьи 46 Конституции Российской Федерации каждому гарантируется судебная защита его прав и свобод.

Под общепризнанными принципами международного права следует понимать основополагающие императивные нормы международного права, принимаемые и признаваемые международным сообществом государств в целом, отклонение от которых недопустимо.

К общепризнанным принципам международного права, в частности, относятся принцип всеобщего уважения прав человека и принцип добросовестного выполнения международных обязательств.

Под общепризнанной нормой международного права следует понимать правило поведения, принимаемое и признаваемое международным сообществом государств в целом в качестве юридически обязательного.

Содержание указанных принципов и норм международного права может раскрываться, в частности, в документах Организации Объединенных Наций и ее специализированных учреждений.

Информация об изменениях:

Постановлением Пленума Верховного Суда РФ от 5 марта 2013 г. N 4 в пункт 2 внесены изменения

См. текст пункта в предыдущей редакции

2. Международные договоры Российской Федерации наряду с общепризнанными принципами и нормами международного права являются составной частью ее правовой системы ( часть 4 статьи 15 Конституции Российской Федерации, часть 1 статьи 5 Федерального закона «О международных договорах Российской Федерации»).

Согласно пункту «а» статьи 2 Федерального закона «О международных договорах Российской Федерации» под международным договором Российской Федерации надлежит понимать международное соглашение, заключенное Российской Федерацией с иностранным государством (или государствами), с международной организацией либо с иным образованием, обладающим правом заключать международные договоры, в письменной форме и регулируемое международным правом независимо от того, содержится такое соглашение в одном документе или в нескольких, связанных между собой документах, а также независимо от его конкретного наименования (например, конвенция, пакт, соглашение и т.п.).

Международные договоры Российской Федерации могут заключаться от имени Российской Федерации (межгосударственные договоры), от имени Правительства Российской Федерации (межправительственные договоры), от имени федеральных органов исполнительной власти или уполномоченных организаций (договоры межведомственного характера).

3. Согласно части 3 статьи 5 Федерального закона «О международных договорах Российской Федерации» положения официально опубликованных международных договоров Российской Федерации, не требующие издания внутригосударственных актов для применения, действуют в Российской Федерации непосредственно. Для осуществления иных положений международных договоров Российской Федерации принимаются соответствующие правовые акты.

К признакам, свидетельствующим о невозможности непосредственного применения положений международного договора Российской Федерации, относятся, в частности, содержащиеся в договоре указания на обязательства государств-участников по внесению изменений во внутреннее законодательство этих государств.

При рассмотрении судом гражданских, уголовных или административных дел непосредственно применяется такой международный договор Российской Федерации, который вступил в силу и стал обязательным для Российской Федерации и положения которого не требуют издания внутригосударственных актов для их применения и способны порождать права и обязанности для субъектов национального права ( часть 4 статьи 15 Конституции Российской Федерации, части 1 и 3 статьи 5 Федерального закона «О международных договорах Российской Федерации», часть 2 статьи 7 ГК РФ).

Информация об изменениях:

Постановлением Пленума Верховного Суда РФ от 5 марта 2013 г. N 4 в пункт 4 внесены изменения

См. текст пункта в предыдущей редакции

4. Решая вопрос о возможности применения договорных норм международного права, суды должны исходить из того, что международный договор вступает в силу в порядке и в дату, предусмотренные в самом договоре или согласованные между участвовавшими в переговорах государствами. При отсутствии такого положения или договоренности договор вступает в силу, как только будет выражено согласие всех участвовавших в переговорах государств на обязательность для них договора ( статья 24 Венской конвенции о праве международных договоров 1969 года).

Исходя из смысла частей 3 и 4 статьи 15 Конституции Российской Федерации, части 3 статьи 5 Федерального закона «О международных договорах Российской Федерации» судами непосредственно могут применяться те вступившие в силу международные договоры, которые были официально опубликованы в Собрании законодательства Российской Федерации, в Бюллетене международных договоров, размещены на «Официальном интернет-портале правовой информации» ( www.pravo.gov.ru ) в порядке, установленном статьей 30 указанного Федерального закона. Международные договоры Российской Федерации межведомственного характера опубликовываются по решению федеральных органов исполнительной власти или уполномоченных организаций, от имени которых заключены такие договоры, в официальных изданиях этих органов.

Официальные сообщения Министерства иностранных дел Российской Федерации о вступлении в силу международных договоров, заключенных от имени Российской Федерации и от имени Правительства Российской Федерации, подлежат опубликованию в том же порядке, что и международные договоры ( статья 30 Федерального закона «О международных договорах Российской Федерации»).

5. Международные договоры, которые имеют прямое и непосредственное действие в правовой системе Российской Федерации, применимы судами, в том числе военными, при разрешении гражданских, уголовных и административных дел, в частности:

при рассмотрении гражданских дел, если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем законом Российской Федерации, который регулирует отношения, ставшие предметом судебного рассмотрения;

при рассмотрении гражданских и уголовных дел, если международным договором Российской Федерации установлены иные правила судопроизводства, чем гражданским процессуальным или уголовно-процессуальным законом Российской Федерации;

при рассмотрении гражданских или уголовных дел, если международным договором Российской Федерации регулируются отношения, в том числе отношения с иностранными лицами, ставшие предметом судебного рассмотрения (например, при рассмотрении дел, перечисленных в статье 402 ГПК РФ, ходатайств об исполнении решений иностранных судов, жалоб на решения о выдаче лиц, обвиняемых в совершении преступления или осужденных судом иностранного государства);

при рассмотрении дел об административных правонарушениях, если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законодательством об административных правонарушениях.

6. Международные договоры, нормы которых предусматривают признаки составов уголовно наказуемых деяний, не могут применяться судами непосредственно, поскольку такими договорами прямо устанавливается обязанность государств обеспечить выполнение предусмотренных договором обязательств путем установления наказуемости определенных преступлений внутренним (национальным) законом (например, Единая конвенция о наркотических средствах 1961 года, Международная конвенция о борьбе с захватом заложников 1979 года, Конвенция о борьбе с незаконным захватом воздушных судов 1970 года).

Исходя из статьи 54 и пункта «о» статьи 71 Конституции Российской Федерации, а также статьи 8 УК РФ уголовной ответственности в Российской Федерации подлежит лицо, совершившее деяние, содержащее все признаки состава преступления, предусмотренного Уголовным кодексом Российской Федерации.

В связи с этим международно-правовые нормы, предусматривающие признаки составов преступлений, должны применяться судами Российской Федерации в тех случаях, когда норма Уголовного кодекса Российской Федерации прямо устанавливает необходимость применения международного договора Российской Федерации (например, статьи 355 и 356 УК РФ).

7. В силу части 4 статьи 11 УК РФ вопрос об уголовной ответственности дипломатических представителей иностранных государств и иных граждан, которые пользуются иммунитетом, в случае совершения этими лицами преступления на территории Российской Федерации разрешается в соответствии с нормами международного права (в частности, в соответствии с Конвенцией о привилегиях и иммунитетах Объединенных Наций 1946 года, Конвенцией о привилегиях и иммунитетах специализированных учреждений 1947 года, Венской конвенцией о дипломатических сношениях 1961 года, Венской конвенцией о консульских сношениях 1963 года).

В круг лиц, пользующихся иммунитетом, входят, например, главы дипломатических представительств, члены представительств, имеющие дипломатический ранг, и члены их семей, если последние не являются гражданами государства пребывания. К иным лицам, пользующимся иммунитетом, относятся, в частности, главы государств, правительств, главы внешнеполитических ведомств государств, члены персонала дипломатического представительства, осуществляющие административно-техническое обслуживание представительства, члены их семей, проживающие вместе с указанными лицами, если они не являются гражданами государства пребывания или не проживают в нем постоянно, а также другие лица, которые пользуются иммунитетом согласно общепризнанным принципам и нормам международного права и международным договорам Российской Федерации.

Информация об изменениях:

Постановлением Пленума Верховного Суда РФ от 5 марта 2013 г. N 4 в пункт 8 внесены изменения

См. текст пункта в предыдущей редакции

8. Правила действующего международного договора Российской Федерации, согласие на обязательность которого было принято в форме федерального закона, имеют приоритет в применении в отношении законов Российской Федерации.

10. Разъяснить судам, что толкование международного договора должно осуществляться в соответствии с Венской конвенцией о праве международных договоров от 23 мая 1969 года ( раздел 3 ; статьи 31-33 ).

Согласно пункту «b» части 3 статьи 31 Венской конвенции при толковании международного договора наряду с его контекстом должна учитываться последующая практика применения договора, которая устанавливает соглашение участников относительно его толкования.

Российская Федерация как участник Конвенции о защите прав человека и основных свобод признает юрисдикцию Европейского Суда по правам человека обязательной по вопросам толкования и применения Конвенции и Протоколов к ней в случае предполагаемого нарушения Российской Федерацией положений этих договорных актов, когда предполагаемое нарушение имело место после вступления их в силу в отношении Российской Федерации ( статья 1 Федерального закона от 30 марта 1998 г. N 54-ФЗ «О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней»). Поэтому применение судами вышеназванной Конвенции должно осуществляться с учетом практики Европейского Суда по правам человека во избежание любого нарушения Конвенции о защите прав человека и основных свобод.

11. Конвенция о защите прав человека и основных свобод обладает собственным механизмом, который включает обязательную юрисдикцию Европейского Суда по правам человека и систематический контроль за выполнением постановлений Суда со стороны Комитета министров Совета Европы. В силу пункта 1 статьи 46 Конвенции эти постановления в отношении Российской Федерации, принятые окончательно, являются обязательными для всех органов государственной власти Российской Федерации, в том числе и для судов.

12. При осуществлении судопроизводства суды должны принимать во внимание, что в силу пункта 1 статьи 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод каждый имеет право на судебное разбирательство в разумные сроки. При исчислении указанных сроков по уголовным делам судебное разбирательство охватывает как процедуру предварительного следствия, так и непосредственно процедуру судебного разбирательства.

Сроки судебного разбирательства по гражданским делам в смысле пункта 1 статьи 6 Конвенции начинают исчисляться со времени поступления искового заявления, а заканчиваются в момент исполнения судебного акта.

Таким образом, по смыслу статьи 6 Конвенции исполнение судебного решения рассматривается как составляющая «судебного разбирательства». С учетом этого при рассмотрении вопросов об отсрочке, рассрочке, изменении способа и порядка исполнения судебных решений, а также при рассмотрении жалоб на действия судебных приставов-исполнителей суды должны принимать во внимание необходимость соблюдения требований Конвенции об исполнении судебных решений в разумные сроки.

При определении того, насколько срок судебного разбирательства являлся разумным, во внимание принимается сложность дела, поведение заявителя (истца, ответчика, подозреваемого, обвиняемого, подсудимого), поведение государства в лице соответствующих органов.

13. При рассмотрении гражданских и уголовных дел судам следует иметь в виду, что в силу части первой статьи 47 Конституции Российской Федерации никто не может быть лишен права на рассмотрение его дела в том суде и тем судьей, к подсудности которых оно отнесено законом. В соответствии с пунктом 1 статьи 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод каждый при определении его гражданских прав и обязанностей или при рассмотрении любого уголовного обвинения, предъявляемого ему, имеет право на суд, созданный на основании закона.

Исходя из постановлений Европейского Суда по правам человека применительно к судебной системе Российской Федерации данное правило распространяется не только на судей федеральных судов и мировых судей, но и на присяжных заседателей, которыми являются граждане Российской Федерации, включенные в списки присяжных заседателей и призванные в установленном законом порядке к участию в осуществлении правосудия.

14. При разрешении вопросов о продлении срока содержания под стражей судам надлежит учитывать, что согласно пункту 3 статьи 5 Конвенции о защите прав человека и основных свобод каждое лицо, подвергнутое аресту или задержанию, имеет право на судебное разбирательство в течение разумного срока или на освобождение до суда.

В соответствии с правовыми позициями Европейского Суда по правам человека при установлении продолжительности срока содержания подсудимого под стражей учитывается период, начинающийся со дня заключения подозреваемого (обвиняемого) под стражу и заканчивающийся днем вынесения приговора судом первой инстанции.

Следует учитывать, что наличие обоснованного подозрения в том, что заключенное под стражу лицо совершило преступление, является необходимым условием для законности ареста. Вместе с тем такое подозрение не может оставаться единственным основанием для продолжительного содержания под стражей. Должны существовать и иные обстоятельства, которые могли бы оправдать изоляцию лица от общества. К таким обстоятельствам, в частности, может относиться возможность того, что подозреваемый, обвиняемый или подсудимый могут продолжить преступную деятельность либо скрыться от предварительного следствия или суда либо сфальсифицировать доказательства по уголовному делу, вступить в сговор со свидетелями.

При этом указанные обстоятельства должны быть реальными, обоснованными, то есть подтверждаться достоверными сведениями. В случае продления сроков содержания под стражей суды должны указывать конкретные обстоятельства, оправдывающие продление этих сроков, а также доказательства, подтверждающие наличие этих обстоятельств.

При разрешении ходатайства об освобождении из-под стражи или жалобы на продление срока содержания под стражей суду необходимо принимать во внимание положения статьи 3 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, согласно которой никто не должен подвергаться пыткам и бесчеловечному или унижающему достоинство обращению или наказанию.

В практике применения Конвенции о защите прав человека и основных свобод Европейским Судом по правам человека к «бесчеловечному обращению» относятся случаи, когда такое обращение, как правило, носит преднамеренный характер, имеет место на протяжении нескольких часов или когда в результате такого обращения человеку были причинены реальный физический вред либо глубокие физические или психические страдания.

Следует учитывать, что в соответствии со статьей 3 Конвенции и требованиями, содержащимися в постановлениях Европейского Суда по правам человека, условия содержания обвиняемых под стражей должны быть совместимы с уважением к человеческому достоинству.

Унижающим достоинство обращением признается, в частности, такое обращение, которое вызывает у лица чувство страха, тревоги и собственной неполноценности.

При этом лицу не должны причиняться лишения и страдания в более высокой степени, чем тот уровень страданий, который неизбежен при лишении свободы, а здоровье и благополучие лица должны быть гарантированы с учетом практических требований режима содержания.

Оценка указанного уровня осуществляется в зависимости от конкретных обстоятельств, в частности от продолжительности неправомерного обращения с человеком, характера физических и психических последствий такого обращения. В некоторых случаях принимаются во внимание пол, возраст и состояние здоровья лица, которое подверглось бесчеловечному или унижающему достоинство обращению.

16. В случае возникновения затруднений при толковании общепризнанных принципов и норм международного права, международных договоров Российской Федерации рекомендовать судам использовать акты и решения международных организаций, в том числе органов ООН и ее специализированных учреждений, а также обращаться в Правовой департамент Министерства иностранных дел Российской Федерации, в Министерство юстиции Российской Федерации (например, для уяснения вопросов, связанных с продолжительностью действия международного договора, составом государств, участвующих в договоре, международной практикой его применения).

17. Рекомендовать Судебному департаменту при Верховном Суде Российской Федерации:

в координации с Уполномоченным Российской Федерации при Европейском Суде по правам человека обеспечивать информирование судей о практике Европейского Суда по правам человека, в особенности по поводу решений, касающихся Российской Федерации, путем направления аутентичных текстов и их переводов на русский язык;

регулярно и своевременно обеспечивать судей аутентичными текстами и официальными переводами международных договоров Российской Федерации и иных актов международного права.

18. Рекомендовать Российской академии правосудия при организации учебного процесса подготовки, переподготовки и повышения квалификации судей и работников аппаратов судов обращать особое внимание на изучение общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации, регулярно анализировать источники международного и европейского права, издавать необходимые практические пособия, комментарии, монографии и другую учебную, методическую и научную литературу.

19. Поручить Судебным коллегиям по гражданским и уголовным делам, Военной коллегии Верховного Суда Российской Федерации подготовить совместно с Российской академией правосудия предложения о дополнении ранее принятых постановлений Пленума Верховного Суда Российской Федерации соответствующими положениями о применении общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации.

Председатель Верховного Суда
Российской Федерации

Секретарь Пленума,
судья Верховного Суда
Российской Федерации

Источник

Симпатичная задача по CISG (Венской Конвенции), с красивым решением. Особенно интересно, я думаю, про предикат «предвидимости» в ст. 25 CISG.

Как всегда, вначале дисклеймер: вы увидите очень развёрнутый ответ, с детальным обсуждением вопросов права и имеющих значение для дела фактов, и с обоснованием логики перехода между этапами рассуждения. Столь подробное изложение решения, конечно, не нужно рассматривать как эталон для решения задачи на экзамене.

Условие.
Учреждённое в Соединённом Королевстве Великобритании и Северной Ирландии юридическое лицо X предъявило в российский арбитражный суд по месту нахождения ответчика (в соответствии со ст. ст. 37, 254 АПК РФ) к российскому юридическому лицу Y иск о расторжении договора купли-продажи, заключённого между истцом и ответчиком на поставку дорогостоящего оборудования — станка по производству плёнки для затаривания промышленных товаров. Станок был изготовлен по заказу Y, который несколько раз задерживал оплату товара против установленного договором графика. X ссылался на то, что в соответствии со ст. 19 (1) британского Закона «О купле-продаже товаров»1979 г. в договор было включено условие о том, что право собственности к покупателю не переходит до полной оплаты товара. По мнению X, к договору должно применяться британское право. В отзыве на иск Y не оспаривал действительность данного условия договора, но против расторжения договора возражал, ввиду того, что не допустил его существенное нарушение, как это понимается в ст. 450 ГК РФ, а также не мог иметь представления о том, на что мог рассчитывать при заключении договора X. В ходе судебного заседания было установлено следующее: 1) соглашения о применимом праве сторонами не заключалось; 2) договор был заключён в России в помещении представительства истца; 3) сборка станка производилась на заводе, расположенном в г. Иваново; 4) все комплектующие для станка поставлялись из Тайваня и Китая; 5) после второй задержки оплаты X предпринял поиски других покупателей на российском рынке, получил несколько выгодных предложений, после чего и решил потребовать расторжения договора с Y.
По каким правилам (включая последовательность отбора источников) должно определяться право, применимое к отношениям сторон спора? Выбор в пользу каких положений права (национального или международного и какого именно) и почему должен сделать суд? Как следует разрешить спор?

Ответ на задачу.
Из условий задачи следует, что стороны договора, являясь коммерческими организациями, заключили договор купли-продажи (поставки), осложнённый иностранным элементом. К таковым элементам относятся прежде всего учреждение (инкорпорация) сторон в разных национальных юрисдикциях, а также отдельные элементы исполнения договора.
Таким образом, из условий задачи непосредственно, то есть независимо от дальнейшего рассуждения, усматривается следующие вопросы права:
(1) каковы источники российского МЧП в отношении международного договора купли-продажи товаров, сторонами которого являются коммерческие организации (также и особенно ранее известного как «внешнеэкономическая сделка)?
(2) как определяется применимое право по отношению к договорам международной купли-продажи в соответствии с этими источниками, то есть в соответствии с международными договорами с участием Российской Федерации и с российскими коллизионными нормами?

В соответствии с абз. 1 п.1 ст. 1186 ГК РФ, право, подлежащее применению к гражданско-правовым отношениям с участием иностранных граждан или иностранных юридических лиц либо гражданско-правовым отношениям, осложненным иным иностранным элементом, в том числе в случаях, когда объект гражданских прав находится за границей, определяется на основании международных договоров Российской Федерации, настоящего Кодекса, других законов (пункт 2 статьи 3) и обычаев, признаваемых в Российской Федерации.
Таким образом, международные договоры, в которых участвует Российская Федерация, относятся к источникам её международного частного права высшей юридической силы. При наличии такого договора и при условии вступления его в силу, российский суд должен в первую очередь применять его положения, а положения национального права — постольку, поскольку это не исключается этим международным договором.
Российская Федерация участвует в Венской Конвенции ООН о договорах международной купли-продажи товаров 1980 г. (далее — Конвенция).
Текст: http://www.cisg.ru/tekst-venskoj-konvencii.php
Участники: https://treaties.un.org/Pages/ViewDetails.aspx?src=TR..
Становится необходимым решить, применима ли Конвенция к возникшему правоотношению, что по существу означает переход к ответу на вопрос права (2).

В соответствии с критерием определения сферы действия Конвенции в зависимости от нахождения предприятий сторон в государствах-участницах Конвенции (ст. 1), она будет подлежать применению судом страны, связанной (как Россия) Конвенцией, не только тогда, когда такие предприятия находятся в разных «Договаривающихся государствах» (правило ст. 1 (a) — причём в таком случае неважно, подлежит ли согласно коллизионным нормам страны суда применению национальное право страны-участницы*), но и в тех случаях, когда они находятся в любых иных разных государствах (т.е. даже когда не только одно, но и оба такие государства не участвуют в Конвенции**), но согласно нормам международного частного права страны суда, т. е страны, связанной Конвенцией, к их отношениям применимо право «Договаривающегося государства».
*Пример: согласно коллизионному праву участвующей в Конвенции страны суда А подлежит применению право страны D, которая не является «Договаривающимся государством». Тем не менее, если коммерческие предприятия сторон договора расположены в странах B и С, которые являются «Договаривающимися государствами», Конвенция применяется судом страны А.
**Пример: коммерческие предприятия сторон договора расположены в странах B и C, не участвующих в Конвенции, но согласно коллизионным нормам участвующей в Конвенции страны суда А подлежит применению право страны D, которое является Договаривающимся государством. Конвенция применяется.
Obiter dicta: если же страной суда является страна, не участвующая в Конвенции, то суд ею не связан — Конвенция, в том числе ст. 1, не является частью правовой системы этой страны, а потому не является источником применимого права. Если, однако, такой суд придёт к выводу о том, что (1) согласно коллизионным нормам его права подлежит применению право участвующей в Конвенции страны X, и (2) в соответствии с принятыми в национальной доктрине МЧП страны суда правилами применения иностранного права и доктринами объёма понятия правовой системы страны X частью этой правовой системы следует признавать Конвенцию, то Конвенция будет применяться, однако такой вывод, как видно из изложенного, будет сделан судом не на основании алгоритма, заложенного в ст. 1 Конвенции, а исходя из разрешения коллизионной проблемы.
Такова первая часть ответа на вопрос права (2). Теперь мы знаем, каковы положения российского международного частного права относительно международного договора купли-продажи товаров в части критериев применимости Конвенции к договорам международной купли-продажи. Но для продолжения решения задачи необходимо ответить на вопрос факта: к какому из двух выявленных случаев применимости Конвенции — 1 а) или 1 b) — относятся спорные правоотношения?
Ответ. Для начала укажем, что в отличие от Y, учреждённого в России, другая сторона договора учреждена в другом государстве, Великобритании. При этом Великобритания не участвует в Венской Конвенции.
Даёт ли нам факт учреждения сторон договора в разных государствах основания утверждать, что «коммерческие предприятия» сторон «находятся», в значении Конвенции, в разных государствах? Да, даёт. Не помешает ли такому утверждению то, что Конвенция всё же говорит не о регистрации (учреждении) юридического лица в соответствующем государстве, а о «нахождении коммерческого предприятия» стороны в таком государстве, а также и то, что сборка оборудования осуществлялась в России, а комплектующие поставлялись из третьих стран? Не помешает.
Во-первых, доктрина единодушна в том, что «нахождение предприятия» по смыслу ст. 1 — это регистрация в соответствующей стране. Во-вторых, термин «коммерческое предприятие» хотя и не тождествен понятию «субъект права» в привычном нам смысле, но всё же обозначает, как полагает доктрина и убедительно показывает текст многих других статей Конвенции, такое деловое обзаведение, которое соответствует месту нахождения центра управления коммерческой деятельностью; иными словами, можно считать, что Конвенция увязывает «нахождение коммерческого предприятия» с теорией effective seat (оседлости). По умолчанию следует считать, что органы управления юридического лица находятся по месту его учреждения, и ничто в условиях задачи не даёт повод для опровержения этой презумпции; её, естественно, не колеблет и то, что у X в России имеется представительство. В-третьих, ничто не указывает на то, что г. Иваново, где проводилась сборка, мог бы являться местом нахождения коммерческого предприятия продавца, а не местом расположения одного из его заводов; более того, сборкой могло заниматься и третье лицо — дочерняя компания, например. Поставка комплектующих из третьих стран уж тем более не даёт никакого повода связывать нахождение коммерческого предприятия продавца с этими странами.
Проверив применимость Конвенции на всякий случай на основании критерия правовой природы регулируемых ею отношений, мы можем уверенно сказать, что ограничения, установленные в ст. ст. 2, 3 и 4 Конвенции, к спорным правоотношениям неприменимы.
Таким образом, спорное правоотношение может подпадать под критерий 1 b) определения сферы действия Конвенции. Применяя данное положение Конвенции как источника высшей юридической силы, российский суд должен сделать вывод, что с точки зрения указанного критерия спорные отношения могли бы подпадать под действие Конвенции при условии, что в соответствии с нормами международного частного права, которое не может не быть для российского суда только российским (компетентный правопорядок суд определяет на основании только своего закона), применимым будет российское право.
Это означает переход ко второй части вопроса права (2). Как определяется применимое право по отношению к договорам международной купли-продажи в соответствии с российскими коллизионными нормами?
Ответ: оно определяется на основании либо соглашения о выборе права, либо коллизионных привязок национального обязательственного статута. Соглашения о выборе права, в соответствии с условиями, не заключалось. Переходим к исследованию коллизионных формул обязательственного статута.
Как известно, ст. 1211, определяя компетентное право для договоров купли-продажи, исходит из принципа характерного исполнения и, в согласии с Регламентом Рим I, полагает таковым исполнением для купли-продажи исполнение продавца (подп. 1 п.2), но допускает уклонение от этой формулы в пользу принципа «тесной связи», в данном случае — с иным, чем право продавца, правопорядком (п. 9). Такой вывод должен «явно вытекать» из условий или существа договора либо совокупности обстоятельств дела.
Итак, следует исходить из предположения, что применимым правом будет британское право как право продавца (и тогда российский суд не сможет применять Венскую Конвенцию), но эту презумпцию можно опровергнуть на основании принципа «более тесной связи».
Вопрос факта. Можно ли считать, что из условий или существа договора либо совокупности обстоятельств дела «явно вытекает» более тесная связь договора с российским правом, нежели с правом, определимым в силу формулы «характерного исполнения»?
Ответ: да, можно. Из всех обстоятельств дела с Великобританией связано лишь место учреждения (и предположительно, место нахождения органов управления) продавца. Однако прочие значимые обстоятельства таковы: 1) другой стороной договора являлось российское юридическое лицо; 2) договор заключён в России; 3) договор исполнялся в России: во-первых, поставка осуществлялась из России, поскольку местом сборки был г. Иваново, во-вторых место поставки находится в России.
Место сборки и место, из которого поставлялись комплектующие, не должны приниматься во внимание для оценки «тесноты» связи договорного правоотношения по купле-продажи с каким-либо правом, поскольку не охватываются содержанием договора купли-продажи, хотя и эти действия не связаны с Великобританией.
Итак, на основании п. 9 ст. 1211 суд должен сделать вывод о том, что компетентным правом для данного договора является российское право; это означает, что в соответствии со ст. 1 b) Венской Конвенции именно ей подчиняются спорные правоотношения.
Тем самым даны ответы и на непосредственные вопросы права, и на вопросы задачи, кроме вопроса о том, какое решение должен вынести суд по существу спора. В сущности, такой вопрос уже сам по себе был скрытой подсказкой для ответа на первые вопросы задачи, т.к. по общему правилу разрешение дела по существу частно-правового спора не входит в предмет МЧП, который, для целей разрешения споров, вытекающих из договоров, осложнённых иностранных элементом, чаще всего ограничивается задачей отыскания компетентного национального правопорядка, ибо успешное решение этой задачи означает то, что становятся известна юрисдикция, на основании положений гражданского или иного частного права которой будет осуществляться второй и окончательный этап разрешения спора, и этот этап уже относится к собственно гражданскому праву этой юрисдикции, а не к МЧП. Тем не менее, когда осложнённое иностранным элементом отношение оказывается подчинённым источнику международной материальной унификации, задачи, стоящие перед МЧП, нельзя считать выполненными без обращения к этому источнику, поскольку юридическая сущность необходимых для разрешения спора вопросов по-прежнему не находится в границах национальной юрисдикции. Таким образом, нам предстоит разобраться в содержании Конвенции относительно правовых проблем, затронутых спором, а сама постановка вопроса о разрешении спора по существу должна была подсказать, что компетентным правом будет право международного договора, и дать понять, что на вопрос о применении Конвенции нужно дать положительный ответ.
В соответствии с п. 3 ст. 1186, если международный договор Российской Федерации содержит материально-правовые нормы, подлежащие применению к соответствующему отношению, определение на основе коллизионных норм права, применимого к вопросам, полностью урегулированным такими материально-правовыми нормами, исключается. Таким образом, применив национальные коллизионные нормы только для ответа на вопрос о применимости Венской Конвенции — международного договора, содержащего материальную унификацию частного права, и дав на этот вопрос положительный ответ, российский суд далее не может осуществлять отыскание компетентного права при решении любого вопроса, возникающего по существу спора, если только он не находится за пределами действия Конвенции.
Появляется новый (и заключительный) вопрос права: каково содержание норм Венской Конвенции относительно расторжения договора купли-продажи продавцом?
Считать договор расторгнутым продавец может только уведомив об этом покупателя (ст. 26). После этого он может заявить о расторжении договора (ст. 64) и, в соответствии со ст. 81 2), если он исполнил договор полностью или частично, может потребовать от другой стороны возврата всего того, что было первой стороной поставлено или уплачено по договору. При этом договор, в виде общего случая, может быть расторгнут только при существенном его нарушении покупателем (ст. 64 1 (b). В свою очередь, существенным нарушением может считаться только такое, которое влечет за собой такой вред для другой стороны, что последняя в значительной степени лишается того, на что была вправе рассчитывать на основании договора, за исключением случаев, когда нарушившая договор сторона не предвидела такого результата и разумное лицо, действующее в том же качестве при аналогичных обстоятельствах, не предвидело бы его (ст. 25 Конвенции).

Специфика для российских юристов здесь прежде всего в том, что расторжение договора в соответствии с Конвенцией, во-первых, влечёт возврат исполненного, тогда как в России —лишь кондикционный иск в соответствии с абз. 2 п. 4 ст. 453 ГК при отсутствии встречного предоставления, причём последнее правило появилось только в 2015 г. и под воздействием практики арбитражных судов, см. п.1 Информационного письма Президиума ВАС от 11.01.2000 N 49; во-вторых, расторжение оговаривается, помимо правила о «значительной степени лишения» кредитора вследствие нарушения обязательства того, на что он был вправе рассчитывать при заключении договора, ещё одним условием: должник, нарушивший договор, должен был предвидеть именно такие последствия для кредитора. Этот последний критерий российскому праву неизвестен, хотя в доктрине можно встретить мнение, что принцип предвидимости убытков присутствует в ГК РФ имплицитно.
И ответ на заданный вопрос права остаётся неполным, если мы не укажем, на ком лежит бремя доказывания выполнения стороной, нарушившей договор, критерия предвидимости: должна ли эта последняя сторона доказывать, что, хотя она и нарушила договор, причём настолько, что контрагент претерпевает «значительную степень лишения» (это истец уже доказал), что она не знала и не должен была предвидеть, что её нарушение вызовет такие последствия? Ответ на этот вопрос крайне важен, поскольку возложение бремени доказывания собственной добросовестности и разумности применительно к обстоятельствам, находящимся вне контроля соответствующего лица, чаще всего оказывается для него невыполнимой задачей и как следствие блокирует возможности его судебной защиты. Несмотря на то, что большинство комментаторов Конвенции склоняется в пользу возложения бремени доказывания отсутствия возможности предвидения на нарушителя, как минимум нужно обратить внимание на то, что сама Конвенция никаких поводов для такого толкования не даёт. Другие комментаторы признают то, что этот вопрос не имеет однозначного ответа в доктрине, и что в реальном правоприменении он может решаться очень ситуативно:
http://cisgw3.law.pace.edu/cisg/biblio/bridge3.html#v
Рассуждение, включённое в нижеследующий абзац, можно пропустить тем, кто совсем не интересуется проблемами осуществления гражданских прав и принципом добросовестности; к решению задачи это рассуждение прямого отношения не имеет, хотя, как сказано выше, распределение бремени доказывания предвидимости при применении ст. 25 Конвенции может иметь критическое значения для исхода спора.

Исходя из той теории осуществления гражданских прав, которую я развиваю в своих работах, возложение на должника бремени доказывания отсутствия предвидимости последствий своего нарушения в виде такого вреда для кредитора, при котором он в «в значительной степени лишается того, на что был вправе рассчитывать на основании договора», является ошибкой. В моей последней монографии https://elibrary.ru/item.asp?id=37111335 «Недобросовестность как диагноз злоупотребления субъективным гражданским правом» подробно обосновывается, что граница добросовестности применительно к решению вопроса о том, должен ли был субъект, чья добросовестность обсуждается, располагать соответствующим знанием об обстоятельствах, по умолчанию НЕ относящимся к тем, знание о которых входит в область его обычной разумной осмотрительности, проходит по линии стандарта долженствования, то есть совершения для выявления истины действий, предписанных законом, нормативными актами, обычаями оборота, обычно предъявляемыми требованиями, условиями договора. Из этого следует, что в отношении описанного знания такое лицо pima facie должно пользоваться презумпцией добросовестности, то есть не может быть обязано к доказыванию собственной неосведомлённости, но, разумеется, до тех пор, пока в ходе судебного заседания не будут установлено факты, позволяющие предполагать, что достижение такого знания в силу обстоятельств дела не выходило из области обычной осмотрительности (в данном случае — охватывалось стандартом долженствования) — и в таком случае, ответчику придётся доказывать, что это всё же не так. Напротив, применительно к добросовестности ответчика по виндикационному иску применяется не стандарт долженствования, а стандарт осуществимости («мог знать»), поскольку знание о том, что отчуждение вещи совершено неуправомоченным лицом, относится к области обычной осмотрительности приобретателя, и, следовательно, приобретатель не может пользоваться презумпцией добросовестности. На мой взгляд, толкование ст. 25 Конвенции, приводящее комментаторов к выводу о том, что нарушение обязательства лишает должника презумпции добросовестности в отношении его незнания о столь катастрофических последствиях его нарушения для другой стороны, что та в значительной степени лишается того, на что она вправе была рассчитывать при заключении договора, может быть следствием аберрации, а именно смешения разбираемого случая с известным правилом о лишении презумпции добросовестности неисправного должника при доказывании своей невиновности. Однако между тем и другим вопросом о презумпции добросовестности общее только то, что постановка этого вопроса возникает вследствие нарушения обязательства, тогда как последствие нарушения для кредитора и отсутствие вины должника — прямо противоположные модели для решения этого вопроса: последствия нарушения prima facie находится вне круга обычной осмотрительности должника, поскольку относится к подконтрольным контрагенту обстоятельствам, другое же, напротив, только к самому должнику и относится. Поэтому противоположны и ответы на вопрос о презумпции добросовестности.

Ещё один вопрос права, где доктрина испытывает колебания при толковании критерия предвидимости, использованного в ст. 25, — применять ли его к моменту заключения договора или к моменту нарушения. Большинство склоняется к первому ответу, вероятно потому, что при заключении договора стандарт добросовестности должника выше.
Теперь к вопросам факта.
Из условий задачи мы видим, что, исходя из вытекающего из диспозитивной нормы британского закона «О купле-продаже» условия договора, продавец не считает поставленный им товар перешедшим в собственность покупателя, поскольку тот не исполнил свои обязанности по оплате товара. На этом он основывает свои требования о расторжении договора и о возврате товара. Обсуждение положений этого британского закона — вне нашего предмета, но вскользь отметим, что расторжение договора в целом в странах общего права — гораздо более лёгкое решение для кредитора, чем в силу Конвенции и в силу континентальных правовых систем. Российский суд, как мы уже установили, должен будет применить названные положения Конвенции. Ключевым тут, очевидно, становится вопрос о выполнении критерия предвидения: а именно о том, должен ли был российский контрагент предвидеть, что британская компания вследствие его нарушения терпит такой ущерб, что в значительной степени лишается того, на что вправе была рассчитывать при заключении договора. Из условий задачи нам понятно, что представление о «вреде, который в значительной степени лишает кредитора того, на что он вправе был рассчитывать при заключении договора» как о последствии нарушения у продавца если действительно возникло (соответствие его действительности — отдельный вопрос), то сформировалось под воздействием информации, полученной из маркетинговых исследований на российском рынке: он стал осознавать, что мог бы очень выгодно продать товар, график оплаты которого периодически нарушает Y. Таким образом, для самого продавца такая квалификация результата нарушения стала явью уже после нарушения; до этого он мог лишь предполагать, что несвоевременная оплата может рассматриваться как существенное нарушение договора. Но если такая квалификация результата нарушения и на момент нарушения, и тем более на момент заключения договора, была областью гипотетизирования для самого продавца, то невозможно вменять предвидение такого результата покупателю.
Следовательно, применяя положения Конвенции, российский суд должен отказать в иске о расторжении договора ввиду того, что даже если вред, причинённый его нарушением, действительно в значительной степени лишает истца того, на что тот вправе был рассчитывать при заключении договора, нельзя считать, что ответчик должен был предвидеть наступление вреда в такой «степени значительности».
Практика по применению Конвенции следует указанному выводу: задержка и даже задержки в оплате, как правило, не рассматриваются судами как существенное нарушение, дающее основание для расторжения договора. Вместе с тем, такой вывод всё же должен зависеть от обстоятельств дела: даже логически неверным было бы подменять абстрактное правило специальным; нельзя утверждать, что неисправность в сроках осуществления платежей не образует существенного нарушения для целей применения ст. 25 Конвенции. Можно напомнить, что в российском ГК неоднократное нарушение сроков оплаты товаров образует презумпцию существенности нарушения договора поставки (ст. 523) и тем самым основание для одностороннего отказа от его исполнения.
Очередной раз напомню, что разномыслие в применении правильного ответа на вопрос права к фактическим обстоятельствам само по себе не может приниматься во внимание при оценке выполнения задачи по юридической учебной дисциплине, так как вопрос факта в учебной задаче нужен лишь как модель для правильной постановки вопроса права, правильного ответа на этот вопрос и таком применении этого ответа к фактическим обстоятельствам, при котором становилось бы ясным, насколько хорошо владеет студент ответом на вопрос права. Оценка, поэтому, при неправильном, по мнению преподавателя, итоговом ответе на задачу при правильном выполнении всех предшествующих действий может снижаться только в том случае, если из акта правоприменения следовало бы, что студент не владеет в необходимой степени пониманием применяемых им положений права.

К этому ещё можно вот что добавить: в условие задачи не случайно были включены упоминания об обосновании сторонами в процессуальных документах своих доводов положениями национального права каждой из сторон. Это должно подсказать студентам, что конклюдентного соглашения о применимом праве здесь тоже не было: мы говорили о том, что суды могут расценить как заключение такого соглашения обоснование сторонами своих доводов положениями права одной и той же правовой системы (доктрина, практика, а теперь и Пленум №24), но здесь это было не так.

Источник